Таинственный остров - Страница 55

Но столяры скоро превратились в плотников. Дело в том, что с появлением нового водостока пришлось построить мостки и на плато и на берегу озера. Плато и берег были теперь перерезаны потоком, который приходилось переходить, чтобы попасть в северную часть острова. Минуя поток, колонисты должны были делать большой крюк и подниматься к западу до самых истоков Красного ручья. Проще было устроить на плато и на берегу мостки длиною в двадцать – двадцать пять футов. Для этого понадобилось лишь несколько деревьев, очищенных топором. Работа заняла два-три дня. Установив мостки, Наб и Пенкроф воспользовались ими и посетили устричную отмель, которую обнаружили раньше около дюн. Они захватили с собой вместо неудобных салазок грубо сколоченную тачку и привезли несколько тысяч устриц, которые быстро обжились среди скал в естественных садках возле устья реки Благодарности. Эти моллюски были превосходны на вкус, и колонисты ели их почти ежедневно.

Как видим, остров Линкольна, исследованный пока лишь в незначительной своей части, мог удовлетворить почти все потребности его обитателей. Обыскав более отдаленные уголки лесной области, тянувшейся от реки до мыса Пресмыкающегося, колонисты рассчитывали обнаружить еще новые сокровища. Однако островитяне все же испытывали недостаток в одном важном продукте. У них было немало азотистой и растительной пищи; волокнистые корни драцены, подвергнутые брожению, доставляли им кисловатый напиток вроде пива, с успехом заменявший воду; и даже сахар они сумели добыть, не имея ни тростника, ни свеклы, из сока сахарного клена, в изобилии попадавшегося на острове. Монарды, собранные в крольчатнике, дали вкусный чай; соли, этого единственного минерального продукта, необходимого для питания человека, тоже имелось сколько угодно, но хлеба… хлеба не было. Быть может, впоследствии колонисты смогут заменить его каким-нибудь суррогатом – саговой мукой или крахмалом хлебного дерева. Эти драгоценные деревья, возможно, встречались в лесах южной части острова. Однако до сих пор их не удалось найти.

Тут сама судьба пришла на помощь колонистам. Правда, эта помощь была ничтожна, но Сайрес Смит при всем своем остроумии и изобретательности не мог бы создать то, что Герберт случайно нашел однажды, починяя свою куртку.

В этот день шел проливной дождь. Колонисты собрались в большом зале Гранитного Дворца. Внезапно Герберт воскликнул:

– Посмотрите-ка, мистер Сайрес: хлебное зерно! – И он показал своим товарищам зернышко, единственное зернышко, которое сквозь дырку в кармане куртки упало за подкладку.

В Ричмонде Герберт имел привычку кормить голубей, которых подарил ему Пенкроф. Вот почему в кармане у него сохранилось зернышко.

– Хлебное зерно? – с живостью переспросил инженер.

– Да, мистер Сайрес. Но одно, всего одно.

– Экая важность! – воскликнул Пенкроф. – Что мы можем сделать из одного хлебного зерна?

– Хлеб, – ответил Сайрес Смит.

– Ну да, хлеб, торты, пирожные! – подхватил Пенкроф. – Хлебом из этого зерна не подавишься.

Герберт не придал особого значения своей находке и хотел было выбросить зерно, но Сайрес Смит взял его и, убедившись, что оно в хорошем состоянии, сказал, пристально смотря на Пенкрофа:

– Знаете ли вы, сколько колосьев может дать одно зерно хлеба?

– Один, разумеется, – удивленно ответил Пенкроф.

– Нет, Пенкроф, несколько. А сколько в каждом колосе зерен?

– Право, не знаю.

– В среднем, восемьдесят. Значит, если мы посеем это зерно, то можем получить при первом урожае восемьсот зерен, при втором – шестьдесят четыре тысячи, при третьем – пятьсот двенадцать миллионов и при четвертом – более четырех миллиардов зерен. Вот какова пропорция.

Товарищи инженера слушали его, не произнося ни слова. Эти цифры повергли их в изумление.

– Да, друзья мои, – продолжал инженер, – такова геометрическая прогрессия плодородия природы. Но что значит размножение, хлебного зерна, колос которого приносит всего восемьсот зерен, в сравнении с семечком мака, приносящим тридцать две тысячи семян, или табачным семечком, превращающимся в триста шестьдесят тысяч зерен! Если бы ничто не уничтожало этих растений и не препятствовало их размножению, они бы в несколько лет заполнили всю Землю.

Но инженер еще не закончил свой допрос.

– Знаете ли вы, Пенкроф, – спросил он, – сколько четвериков составляют эти четыреста миллиардов зерен?

– Нет, не знаю, – отвечал моряк. Но зато я знаю, что я осел.

– Больше трех миллионов четвериков, считая по сто тридцать тысяч зерен на четверик.

– Три миллиона! – вскричал Пенкроф.

– Три миллиона.

– В четыре года?

– В четыре, а может быть, и в два, если, как я надеюсь, нам удастся в этих широтах собрать по два урожая в год.

На это Пенкроф мог ответить только громким «ура».

– Вот видишь, Герберт, – продолжал инженер, – твоя находка имеет для нас очень важное значение. Все, решительно все, друзья мои, может быть нам полезно в теперешних условиях. Прошу вас, не забывайте этого.

– Нет, не забудем, мистер Сайрес, – ответил Пенкроф. – Если я где-нибудь найду табачное семечко, которое принесет триста шестьдесят тысяч семян, то будьте спокойны, я уж его не выброшу… И знаете, что нам остается делать?

– Посеять это зерно, – сказал Герберт.

– Да, и притом с величайшей осторожностью, – добавил Гедеон Спилет. – Ведь от него зависит все наше будущее.

– А вдруг оно не вырастет? – воскликнул Пенкроф.

– Вырастет! – сказал Сайрес Смит.

Было 20 июня, то есть самое подходящее время для посева единственного драгоценного зернышка/ Сначала его хотели посадить в горшок, но, подумав, реши то положиться на природу и доверить его земле. Это было сделано в тот же день. Понятно, что были приняты все меры, чтобы посев был удачен.