– Друг мой, – сказал Сайрес Смит более повелительным голосом, – посмотрите на меня. Я так хочу.
Незнакомец посмотрел на инженера и, казалось, испытывал на себе его влияние, как усыпляемый испытывает влияние магнетизера. Он хотел бежать, но вдруг его лицо преобразилось, глаза засверкали. Какие-то слова вырывались из его уст. Он не мог больше себя сдерживать. Наконец он скрестил руки на груди и спросил глухим голосом:
– Кто вы такие?
– Потерпевшие кораблекрушение, как и вы, – ответил инженер с глубоким волнением. – Мы привезли вас сюда, к вашим ближним.
– Мои ближние!… У меня их нет!
– Вы находитесь среди друзей.
– Друзья – у меня?… Друзья?… – вскричал незнакомец, закрывая лицо руками. – Нет, никогда… Оставьте меня! Оставьте!…
Он побежал к краю плато, которое возвышалось над морем, и долго стоял там неподвижно.
Сайрес Смит вернулся к товарищам и рассказал им о том, что случилось.
– Да, в жизни этого человека есть какая-то тайна, – сказал Гедеон Спилет. – По-видимому, он вернулся в мир людей лишь путем раскаяния.
– Уж не знаю, что это за человека мы привезли с собой, – сказал Пенкроф. – У него есть какие-то тайны…
– …которые мы должны уважать, – с живостью сказал Сайрес Смит. Если он и совершил преступление, то вполне искупил его, и в наших глазах он невиновен.
Незнакомец простоял часа два на берегу, видимо, переживая в мыслях все свое прошлое – вероятно, мрачное прошлое, – и колонисты, не теряя несчастного из виду, старались не нарушать его одиночества.
Однако через два часа он, по-видимому, принял решение и подошел к Сайресу Смиту. Глаза его были красны от пролитых слез, но он больше не плакал. Лицо его было проникнуто глубоким смирением. Казалось, он чего-то боится, стыдится, будто хочет сделаться как можно меньше. Глаза его были все время устремлены в землю.
– Вы и ваши товарищи – англичане, сударь? – спросил он Сайреса Смита.
– Нет, мы американцы, – ответил инженер.
– Вот как! – произнес незнакомец и тихо добавил: – Это уже лучше.
– А вы, мой друг? – спросил инженер.
– Англичанин, – поспешно ответил незнакомец. Ему, казалось, было нелегко выговорить эти несколько слов. Он удалился и в великом волнении пошел по берегу от водопада до устья реки Благодарности.
Проходя мимо Герберта, он спросил сдавленным голосом:
– Какой месяц?
– Ноябрь, – ответил Герберт.
– Какой год?
– 1866-й.
– Двенадцать лет! Двенадцать лет! – воскликнул незнакомец и быстро удалился.
Герберт рассказал колонистам о вопросах незнакомца и о своих ответах.
– Этот несчастный потерял счет годам и месяцам, – заметил Гедеон Спилет.
– Да, – сказал Герберт. – Прежде чем мы его нашли, он пробыл на острове целых двенадцать лет.
– Двенадцать лет! – повторил Сайрес Смит. – Да, двенадцать лет уединения, быть может, после преступной жизни, могут повредить человеку рассудок.
– Я склонен думать, – сказал Пенкроф, – что этот человек попал на остров Табор не в результате кораблекрушения, а что его оставили там в наказание за какой-то проступок.
– Вы, вероятно, правы, Пенкроф, – сказал журналист. – Если это так, то вполне возможно, что те, кто его там оставил, когда-нибудь вернутся за ним.
– И не найдут его, – сказал Герберт.
– Но, в таком случае, – сказал Пенкроф, – надо вернуться на остров и…
– Друзья мои, – сказал Сайрес Смит, – не будем обсуждать этот вопрос, пока не узнаем, как обстоит дело. Мне кажется, что несчастный сильно страдал, что он искупил свое преступление, в чем бы оно ни заключалось, и что его мучит потребность излить свою душу. Не следует вызывать его на откровенность. Он сам, наверное, все нам расскажет, и когда мы узнаем его историю, то увидим, что следует предпринять. К тому же только он и может нам сообщить, сохраняет ли он более чем надежду – уверенность когда-нибудь вернуться на родину. Но я сомневаюсь в этом.
– Почему? – спросил журналист.
– Если бы он был уверен, что его освободят через определенный срок, то не бросил бы в море этот документ. Нет, более вероятно, что он был осужден умереть на этом острове и никогда больше не увидеть своих ближних.
– Тут есть одно обстоятельство, которого я не могу объяснить, – сказал Пенкроф.
– Какое?
– Если этого человека оставили на острове Табор двенадцать лет назад, то можно предполагать, что он уже давно одичал.
– Весьма вероятно, – ответил Сайрес Смит.
– Значит, с тех пор как он написал эту бумагу, прошло несколько лет.
– Конечно… А между тем документ, видимо, написан недавно.
– К тому же можно ли допустить, что бутылка странствовала от острова Табор до острова Линкольна многие годы?
– Это нельзя считать совершенно невозможным, – сказал журналист. – Может быть, она давно находилась неподалеку от острова.
– Нет, – сказал Пенкроф, – она ведь еще плыла. Нельзя даже предположить, что она пролежала известное время на берегу и снова была унесена водой. Близ южного берега сплошные утесы, и бутылка неминуемо разбилась бы.
– Это верно, – сказал Сайрес Смит с задумчивым видом.
– А потом, – продолжал моряк, – если бы документ был написан много лет назад, если бы он пробыл так долго в бутылке, то, наверное, пострадал бы от сырости. Ничего подобного не произошло, и бумага прекрасно сохранилась.
Замечание моряка было верно, и этот факт был необъясним. Все указывало на то, что записка написана незадолго до того времени, как ее нашли. Больше того, в ней были приведены точные указания широты и долготы острова Табор, что указывало на довольно основательные сведения ее автора в области гидрографии, которыми не мог обладать простой моряк.